В 1922 году я покинул свою родную страну, Австрию, чтобы путешествовать по Африке и Азии в качестве специального корреспондента ведущих европейских газет, и начиная с того года провел практически всю свою жизнь в исламских государствах Ближнего Востока. В самом начале мой интерес к нациям и людям, с которыми я сталкивался, был достаточно поверхностным. Я видел общественный строй и взгляды на жизнь, которые в корне отличались от европейского, и с того времени во мне росла симпатия к более спокойному, и я бы даже сказал, к менее механизированному укладу – по сравнению с жизнью в Европе.
Эта симпатия постепенно привела меня к изучению причин столь существенного различия, и затем я стал интересоваться вероучением мусульман. В период, о котором идет речь, этот интерес не проявлялся особо сильно, чтобы привести меня к Исламу, однако открыл для меня новые перспективы прогрессивного социума и чувства подлинного братства. Однако реальность нынешних дней оказалась весьма далекой от того идеального образа, что был создан этой религией.
Так или иначе, в Исламе были прогресс и движение, которые со временем обернулись ленью и застоем среди мусульман. Такие ценности, как щедрость и готовность к самопожертвованию, для современных последователей Ислама обернулись узостью мышления и любовью к легкой жизни. Озадаченный таким открытием, я попытался связать очевидные противоречия прошлого и настоящего, а также пытался подойти к проблеме с более личной точки зрения – то есть, я попытался представить себя в окружении исламской веры.
Это был исключительно интеллектуальный эксперимент, и он подсказал мне за короткий промежуток времени правильное решение. Я обнаружил, что один и единственный повод для социального и культурного увядания мусульманской цивилизации был в том, что они фактически перестали точно следовать учению Ислама. То есть, религия еще была там, но она была подобна телу без души.
Главный элемент, который раньше был в основе прочности мусульманского мира, сейчас стал ответственным за слабость: мусульманское общество было построено с самого начала исключительно на религиозных основаниях, и ослабление духовных основ постепенно привело к разрушению культурной и социальной структуры, а также, возможно, может привести к ее полному исчезновению.
Чем больше я понимал, сколь прочно и всеобъемлюще учение Ислама, тем больше у меня появлялось вопросов, почему мусульмане отказались от применения этих предписаний в повседневной жизни. Я обсуждал эту проблему со многими думающими мусульманами во многих странах от ливийской пустыни до Памира, от Босфора до Персидского залива. Это стало практически навязчивой идеей, которая в конечном счете затмила все мои остальные интересы в исламском мире. Я не могу сказать даже сейчас, какой из этих аспектов преобладал сильнее. Ислам представлялся мне как совершенное архитектурное произведение.
Вопросы внутри меня продолжали упорно расти до тех пор пока я, немусульманин, не разговаривал с мусульманами о том, как защитить Ислам от их небрежности и лени. Прогресс был незаметным для меня включительно до одного дня – это случилось осенью 1925 года, в горах Афганистана – молодой губернатор провинции сказал мне: «но ты же мусульманин, ты просто не знаешь сам себя». Я оторопел от этих слов и замолчал. Однако когда я вернулся в Европу снова, в 1926 году, я обнаружил, что единственным логическим следствием моего интереса к этой религии было бы принятие Ислама.
Столь много всего об обстоятельствах, при которых я стал мусульманином. И с тех пор меня постоянно спрашивали, снова и снова: «Почему я стал мусульманином? Что привлекло тебя на самом деле в этой религии?» И я должен признаться, что не знаю ни одного удовлетворяющего это любопытство ответа. Это не было конкретное учение, которое привлекло меня, а удивительная, логично структурированная нравственная и практическая программа жизни.
Я не могу сказать даже сейчас, какой из ее аспектов мне ближе, так как Ислам подобен удивительному, совершенному творению. Все его части гармонично переплетаются и продолжают друг друга, в нем нет ничего лишнего и при этом ничего не упущено, и в результате достигается абсолютное равновесие и сбалансированность.
Вероятно, это ощущение, что все в учении Ислама находится «на своих местах», произвело на меня самое сильное впечатление. Наряду с этим были и другие чувства, которые сейчас мне трудно проанализировать. В конце концов, это вопрос любви, и именно любовь состоит из многих вещей – надежд и одиночества, высоких целей и недостатков, нашей силы и нашей слабости. Поэтому это был именно мой случай. Ислам прокрался ко мне словно ночной грабитель в дом, но, в отличие от вора, он принес благо и остался в моем сердце навсегда.
С тех пор я пытался узнать как можно больше об Исламе. Я стремился постигнуть Коран и Сунну Пророка Мухаммада (салляллаху алейхи ва саллям). Я учил язык Ислама и его историю, и много книг за и против этой религии. Я провел свыше пяти лет в городах Хиджазе и Надже, а также в Медине, чтобы получить опыт подлинной среды той религии, что распространялась на Аравийском полуострове. Хиджаз стал центром встреч мусульман из различных стран, поэтому у меня была возможность сравнить различные религиозные и культурные воззрения, которые преобладают в Исламе в наши дни.
Подобное изучение и сравнения создали во мне твердое убеждение, что Ислам как социальный и духовный феномен, по прежнему, несмотря на все наносное, вызванное недостатками самих мусульман, на сегодняшний день является самой мощной движущей силой, когда-либо существовавшей в истории человечества. И с тех пор весь мой интерес сосредоточился вокруг проблемы возрождения этой религии.
(При использовании материалов islamisemya.com гиперссылка на сайт обязательна!)
