Строительство коммунистического режима и советская политика по отношению к религии были встречены образованными мусульманами по-разному. Кто-то решил интегрироваться в новую систему, кто-то решил занять выжидательную позицию, посмотреть, как будут выстраиваться отношения большевиков в отношении мусульман в целом. Были и те, кто сразу понял, что новый режим проявит враждебность к религиям, и уже в 1920-е годы сделал все, чтобы эмигрировать в другие страны. В первую очередь, конечно, это Турция и Ближний Восток, Китай, Япония.
Были и другие — те, кто использовал падение царского режима и русскую революцию для формирования новых политических проектов, кто размышлял о новой Россия и месте мусульман в этом устройстве. Здесь можно вспомнить проект культурной политической автономии татар и башкир в Поволжье первой четверти XX века «Идель-Урал» и другие политические проекты. Но все они были так или иначе маргинализированы большевиками, и уже советская национальная политика выстраивалась по другим принципам.
Установление власти большевиков на мусульманских окраинах бывшей Российской империи не было простым и однозначным процессом. На Кавказе в эпоху Гражданской войны существовало несколько параллельных проектов государственности и видения будущего. Бродили идеи о реставрации имамата, мусульманского государства, и здесь, конечно, образ имама Шамиля вновь стал актуальным, и вот эти призраки Кавказской войны зазвучали по-новому в эпоху Гражданской войны. Нечто похожее мы можем наблюдать и в Средней Азии, когда движение басмачей во многом ассоциировалось с большевистскими нонконформистскими объединениями, которые несли в себе потенциал иных сценариев политического развития в регионе. Так или иначе, политика тактических союзов позволила большевикам за достаточно короткий срок прийти к власти в регионах и довольно успешно проводить свою политику.
Строительство национальных республик в раннем Советском Союзе было во многом результатом взаимодействия между большевиками и мусульманскими элитами, которые имели свои представления о том, как должна была быть устроена новая Россия. В каком-то смысле та административная карта, которая сформировалась к 1930-м годам, стала результатом переговоров и уступок. В Средней Азии можно видеть, как те или иные населенные пункты передавались в республики, к которым они не вполне очевидно относились, тем самым в административное устройство изначально закладывался конфликт. Персоязычные Бухара и Самарканд оказались в Узбекистане, когда Ташкент оспаривался Узбекистаном и Казахстаном, — это показывает, что Москва пыталась использовать административное устройство как фактор усиления значимости центра.
То же самое касается взаимоотношений между национальными республиками в Поволжье. Башкортостан в итоге стал территориально больше, чем Татарстан, и возникло трение по поводу северо-западных районов Башкортостана, что тоже представляло потенциальную угрозу возможных территориальных претензий и противоречий, которые выстраивались в 1920-30-е годы и цементировались в национальных историях.
Принято считать, что в Советском Союзе Исламу пришел конец. Новый режим занял довольно агрессивную позицию по отношению к конфессиям бывшей Российской империи. Постепенно сворачивалось исламское образование, закрывались мечети, бывшие имамы были вынуждены искать заработок в светской среде, чаще всего в городах. Контролирующие органы изымали и сжигали частные библиотеки с тысячами томов редкой исламской литературы.
Апогея эта политика достигла в 1936 году, когда были арестованы и казнены члены муфтията, а затем жертвами репрессий стали сотни образованных мусульман. Однако нельзя преувеличивать эту деструктивную политику. Несмотря ни на что, на протяжении всего XX века в среде мусульман с хорошим образованием занятия интеллектуальным трудом не прекращались. Тем интереснее наблюдать, как классические формы исламской литературы артикулировали изменения, происходившие в советском обществе, частью которого были мусульмане, будь то строительство колхозной системы, успехи в космонавтике или трансформации в быту.
Если до сталинских репрессий и Великой Отечественной войны были исламские ученые, кто открыто не признавал новый режим, то позже большинство тех, кто действовал в религиозном поле, были тесно включены в практики и институты, управляемые государством. В этом смысле советская политика продолжала имперскую. В 1936 году старая структура муфтията была разгромлена, на ее место в 1943 году пришла модель, включавшая региональные духовные управления для Средней Азии и Казахстана, Закавказья, Северного Кавказа, европейской части СССР и Сибири. Этой системе подчинялись имамы на местах, рекрутировавшиеся из числа избежавших репрессий, а позднее — среди выпускников специальных советских медресе в Узбекистане. В первую очередь медресе Мири-Араб в Бухаре, основной кузницы кадров для исламской элиты позднего Союза.
Советская трансформация носила для мусульман не совсем однозначный характер. Зачастую даже в одних и тех же семьях были и те, кто полностью принимал новый режим, и те, кто сомневался, и те, кто полностью отвергал новое устройство общества. Когда началась активная антирелигиозная пропаганда (в 1920-е и особенно в 1930-е годы), можно видеть, что в среде мусульман, преимущественно в городах, происходят процессы, которые сложно укладываются в черно-белую картину защиты исламских ценностей против соединения с какими-то советскими лозунгами.
Даже выпускники медресе дореволюционной поры в этот период если не участвовали напрямую в атеистических кампаниях, то могли расценивать эти изменения как неизбежную меру борьбы с духовенством, как демонтаж привычной системы религиозного устройства. Тем более что, если учитывать политический и социально-экономический хаос, который воцарился в раннесоветское время, безусловно, забота о каких-то институциях и статусах духовенства уходила для многих на задний план. Мусульмане скорее стремились реализовать свои планы, связанные с каким-то социальным устройством, нежели с сохранением институтов и связей в религиозной среде.
Советская политика по отношению к Исламу, как и в случае с имперской, характеризуется во многом прагматикой. Ошибочно демонизировать эту политику и говорить, что советский период был однозначно деструктивным и мусульмане негативно относились к режиму. Одним из примеров амбивалентного отношения является попытка советского руководства в 1940-е годы мобилизовать исламские элиты для сопротивления фашистской Германии.
Впоследствии было решено не только поддерживать старых лояльных мусульман, но и воспитывать новую когорту уже из тех молодых людей, которые получили советское образование и затем хотели стать советскими фактически чиновниками от религии, получив некоторый набор исламских знаний в советском соусе. Для государства был интерес в создании такой когорты мусульман: чтобы они, с одной стороны, представляли советских мусульман на международной арене, на конференциях, являлись проводниками советской религиозной политики, с другой стороны — играли роль во внутренней политике и проводили идею близости советских ценностей исламской идеологии.
Несмотря на волны антирелигиозной пропаганды, книжная культура российского Ислама в основном продолжала жить среди советских имамов в городах и селах. Интересно, что эта литература не находилась в изоляции, слепо воспроизводя традиционные жанры, а вступила в диалог с коммунистической идеологией. Существовавшая еще с конца XIX века тенденция к интеграции европейской науки в исламский дискурс в эпоху Брежнева вылилась в рассуждения об устройстве космоса через призму Корана и Сунны.
В основном богословы советской эпохи показывали, что социализм и Ислам не противоречат друг другу, если не учитывать рвение большевиков в борьбе с религией вообще. Именно этот синтез советского и исламского получил в науке название «советский Ислам». Проявлялся он и на бытовом уровне, когда религиозные обряды, будь то свадьба или похороны, могли вполне проводиться со светскими элементами.
Из-за уничтожения системы исламского образования, существовавшей в имперский период, постепенно происходила деградация знаний об Исламе и конкретных практиках. Ближе к концу советской эпохи ритуальные собрания стали играть роль поддержки групповой идентичности, повода для передачи элементарных исламских знаний. Интересно, что Советское государство и духовные управления в послевоенное время проводили единую линию, направленную на централизацию религиозной жизни в мечетях.
Исследователи обратили внимание на то, что у государства и советских муфтиятов были одинаковые объекты для борьбы. В частности, они старательно запрещали посещение святынь. Государство стремилось избавиться от мест паломничества, объявляя их пережитком или переформатируя их под музеи, тем самым пытаясь хоть как-то поставить эту сферу под собственный контроль. Муфтияты, в свою очередь, издавали прокламации с осуждением такого паломничества как противоречащего Исламу.
Мы можем видеть, что те десятилетия советской национальной политики, которая характеризовалась созданием наций, наделением их какими-то качествами, написанием историй для республик и для отдельных народов, созданием литературных традиций и в каком-то смысле даже письменности и грамматики для этих языков и народов, во многом переформатировали всю топографию Ислама бывшей Российской империи. Вместо разнообразия идентичностей мы наблюдаем более жесткие категории самоидентификации. Сыграла роль и советская паспортная система, в которой существовала графа «национальность» и человек должен был определить свою принадлежность.
Для новых советских наций Ислам в официальной интерпретации становился лишь частью культурного наследия (во многом секуляризированного), и часто специалисты, историки, этнографы фактически подбирали для них пантеон национальных героев и философов-просветителей, и они официально канонизировались как национальные герои. Частью этой игры являлось то, что прямой доступ к объему письменного наследия этих национальных героев был фактически невозможен, потому что в республиках зачастую происходил мощный процесс русификации и новое поколение этнических мусульман теряло знание родных языков, не говоря уже о какой-либо подготовке в специальной исламской терминологии.
Лишившись доступа к собственной традиции, исламской историографии, агиографии и классическим дисциплинам, большинство так называемых этнических мусульман усваивало советские версии истории, концепции о языке и роли религии в обществе. Мы можем наблюдать даже случаи соединения советских теорий о нации и развитии языка с классическими жанрами исламской литературы, когда авторы-мусульмане старались нащупать советский язык гуманитарной мысли, чтобы через него выходить на более широкую аудиторию. Мейнстрим, который формировался советской системой образования, диктовался именно авторитарным дискурсом о том, что такое нация, религия и национальный язык.
Строительство языковой политики и нации сопровождалось подведением соответствующей инфраструктуры, будь то кафедра по изучению национальных языков в университетах, мощная издательская программа на национальных языках по всему Советскому Союзу, и, самое главное, идеологическая интервенция. Особенно это заметно, когда на национальные языки переводились и распространялись большими тиражами классики марксизма-ленинизма. Сюда же можно отнести строительство культурных центров, которые играли роль центров советского просвещения вместо медресе.
Что касается повседневных практик мусульман в Советском Союзе, то, конечно, здесь мы наблюдаем довольно пеструю картину. С одной стороны, еще при Сталине, в 1940-е годы, небольшой группе мусульман было разрешено совершать паломничество в Мекку. Безусловно, люди проходили через определенный фильтр, и многим отказывали в желании посетить священные места. Однако такое понятие, как советский Хадж, существовало.
Отсутствие мечетей во многих регионах страны, конечно, ставило вопрос о совершении обязательного намаза. Здесь речь идет не только о каждодневной молитве, но и о праздничных богослужениях. По фотографиям советского времени мы можем видеть, что на праздничные молитвы собиралось огромное количество людей. Мечетей было немного, и туда приходили как женщины, так и мужчины. Там, где мечетей не было, официальные и неофициальные имамы собирали верующих в поле либо на кладбище.
Один из муфтиев Советского Союза, Габдельбарый Исаев, в 1970-е годы получил вопрос от одного из своих коллег о том, разрешается ли мусульманам переносить молитвы на конец рабочего дня, потому что люди работают на предприятиях. Как в целом советские мусульмане должны относиться к молитве в современных условиях? Учитывая реалии, которые существовали к тому времени, муфтий говорил, что самое важное — совершение намаза в принципе и соблюдение условий, в то время как форма этой молитвы может изменяться. Иными словами, человек может совершать молитву сидя, во время ходьбы или даже про себя.
Что касается поста, который мусульмане держат раз в год, в месяц Рамадан, то часто можно слышать, что в школах детям принудительно наливали воду в рот, чтобы испортить их пост, проводили лекции, которые объясняли вред поста. Но в то же время всегда можно слышать о том, что отдельные люди этот пост держали. В среде более старшего поколения строгость в выполнении религиозных предписаний выше; среди младшего поколения, уже получившего советское образование, выполнение ежедневных ритуалов было ниже. Но нельзя не отметить, что несовершение религиозных ритуалов не отменяло того факта, что люди так или иначе продолжали ассоциировать себя с исламской культурой.
По фотографиям интересно проследить, как трансформировалась религиозная обрядность, будь то похороны или никях. Во время погребения соединялись элементы, принятые в советском обществе, и традиционные обряды, касающиеся омовения покойного и чтения молитвы. То же самое касается свадьбы. Часто можно слышать рассказы о том, что на свадьбы приглашали муллу, который в начале читал Коран, а потом, когда мулла удалялся, все приступали к светской, абсолютно не связанной с религиозными обрядами части церемонии.
Несмотря на старания государства перенести основной центр тяжести религиозности населения в подконтрольные власти мечети, в которых находились имамы, в целом придерживавшиеся государственных взглядов на религию, на протяжении всего советского периода в большом количестве можно было наблюдать неформальных специалистов по религии. Скажем, существовала практика имянаречения или обрезания, для которой далеко не всегда родители шли в официальную мечеть, а могли обратиться к какому-то опытному старику.
Безусловно, советский опыт развития исламской культуры неоднозначен. Смена алфавита, уничтожение многих памятников архитектуры и письменности, сотни жизней наиболее талантливых и прогрессивно мыслящих мусульманских интеллигентов, судьбы людей, которые умирали в 1980-е годы с мыслью о том, что миру Ислама в России пришел конец, — несмотря на всю горечь, исламская культура преодолела этот этап испытаний.
Когда мы говорим о том, что можно восстановить какие-то элементы мусульманской культуры прошлого, стоит понимать, что эти благородные призывы имеют мало общего с реальностью: любые проекты по возрождению традиций — это всегда строительство чего-то нового. Сегодня, когда мы вспоминаем о советском Исламе, пытаемся дать ему оценку, надо помнить о том, что у этого этапа была своя логика, и мусульмане тогда принимали решения, так или иначе интегрируясь или изолируясь в тех условиях.
